Зазвонил телефон. Лизунов слушал, угрюмо, послушно бросая в трубку: «Да, да, конечно, это будет самый оптимальный вариант». Положив трубку, в сердцах чертыхнулся:
– Ну!! Я ж говорил: задерживать его по 122-й нам придется. Они сейчас привезут Баюнова в ИВС.
– А основания? – ядовито спросил Обухов, выключая телевизор. – Основания законные, что, нам Штирлиц родит?
– У Баюнова во время обыска изъят газовый пистолет. Незарегистрированный, – хмуро сообщил Лизунов. – Они и его привезут вместе с протоколом изъятия.
Никита Колосов сложил атлас с отметками и сунул его себе в карман.
Глава 19
КУХНЯ ПРОВАНСА
У центрального подъезда главного корпуса остановился черный микроавтобус «Тойота» с тонированными стеклами. К машине тут же подошли швейцар и охранник, начали выгружать увесистые дорогие чемоданы. Из «Тойоты» вышли четверо: мужчина с кейсом и три женщины – все, как в униформе, в элегантных черных брючных костюмах. Одна из женщин была Лариса Дмитриевна Леднева.
– Ну, вот и приехали. Добро пожаловать. Проводите наших гостей сначала в зал приема, – сказала она охраннику. – Прошу вас, проходите, знакомьтесь. Чуть позже вам покажут ваши номера. – Она гостеприимно, бодро и радушно улыбалась мужчине с кейсом и женщинам, которые тихо переговаривались между собой.
По этой улыбке топ-менеджера охранник понял, что «Сосновый бор» посетили важные персоны, быть может, будущие инвесторы. Однако перед тем, как выполнить распоряжение и заняться гостями и их багажом, охранник позволил себе небольшую вольность: наклонился к уху топ-менеджера и что-то прошептал.
– Давно? – спросила его Лариса Дмитриевна, нахмурившись.
– С час назад.
– Он сам был за рулем?
– Нет, его привез ваш шофер.
– Одну минуту, извините меня, – Лариса Дмитриевна обернулась к гостям. – Вас сейчас проводят в зал приема, я на мгновение отлучусь.
Они расстались в холле. Гости двинулись к лифту, Лариса Дмитриевна миновала раздвижные стеклянные двери и вышла во внутренний двор отеля – зимний сад с прозрачным потолком-куполом. Направилась к ресторану. Это был французский ресторан. Один из трех в комплексе и его подлинная гордость. Однако сейчас, в полдень, залы были свободны от посетителей. Весь персонал готовился к открытию нового зала и к торжественному банкету по этому поводу.
Все люстры были притушены, кроме одной, что освещала маленькую уютную эстраду в углу, где обычно играла «живая музыка» – струнный классический квартет. Возле эстрады был занят единственный стол. За ним сидел Олег Островских в черном мохеровом свитере и мятых черных брюках. Он изучал меню. Перед ним навытяжку стояли молодой метрдотель в смокинге и два официанта в белоснежных форменных куртках.
– Дайте полный свет, темно как в погребе, – хрипло сказал Островских.
Официант быстро махнул кому-то. Свет зажегся, и сразу стал виден еще один зал в анфиладе – обширная, крытая стилизованной черепичной кровлей терраса с гигантским панорамным окном, увитая зеленью. Там тоже были накрыты столы, суетились официанты и полотеры. Веранду от залов отделяли раздвижные стеклянные двери.
Островских поморщился от яркого света и снова уткнулся в меню.
– Что ж, – он грузно облокотился на стол. – Вроде все в ажуре? К семи вечера управитесь? – Он посмотрел на метрдотеля.
– Так точно, Олег Георгиевич, – отчеканил тот по-военному.
– Слушай… Хорошо, ладно… Да, я спросить хотел, а что такое «Гратен фламбэ»? Вот у вас тут в меню написано?
– Десерт из ягод с орехами и апельсиновым ликером.
– Некоторые клиенты просят, чтобы, кроме названия блюда, в меню была также расшифровка ингредиентов. Названия мудреные, теряются люди.
– Перепечатаем меню. – Метрдотель кивнул официанту. – Хотя обычно во французских ресторанах, специализирующихся на кухне Прованса, это и не принято.
– А для наших черным по белому напиши, что буайбес – это такая французская уха. Мы не в Париже с тобой, Валера. – Островских печально улыбнулся метрдотелю. И увидел жену, стоявшую в конце зала: – Здравствуй, Лара. Что, уже приехали?
– Да, у них самолет немного опоздал. Ждут меня в зале приемов. Сейчас все решим. – Лариса Дмитриевна стремительно пересекла зал, по паркету простучали каблуки. – Зачем ты приехал, Олег?
– Мне гораздо лучше.
– Но врач сказал, что пока…
– Я хотел взглянуть на наш новый зал. – Островских смотрел на веранду за стеклянными дверями. – Красиво. Очень. Не зря ты в Марселе покупала у антикваров эту провансальскую черепицу.
– Олег, милый. – Она порывисто наклонилась, положила руку ему на плечо.
– Я не могу быть один. Дома. Понимаешь? Не могу.
– Я понимаю, но ведь у тебя только вчера был приступ, и какой. Тебе рано еще вставать с постели.
– Лара, – он смотрел на нее снизу вверх, – Ларочка…
Она кивнула, потянулась к нему и поцеловала в висок, рискуя испачкать помадой. Метрдотель кивнул официанту, и они тихонько ретировались.
– Лара, что я наделал, – Островских говорил очень тихо, его слышала только жена. – Ее нет со мной. Моей девочки нет… нет надежды. Никакой…
Она все еще обнимала его за плечи, неловко согнувшись, точно переломившись пополам.
– Что я наделал. Нет мне прощения, нет…
Повисла томительная, давящая пауза. Потом могильную тишину, воцарившуюся в зале, нарушили сдавленные всхлипы, кашель.
– Они его арестовали, – тихо сказала Лариса Дмитриевна. Ничего не стала уточнять, словно они с мужем отлично знали, кто имелся в виду. – Если там действительно был тайник с оружием, как нам сказала Алина, вполне могло быть так, что дети тогда на него случайно наткнулись, встретив там…
– Если это он… Даже если он сейчас сядет – пять, десять лет пройдет, двадцать, двести, ничего, я подожду. Не сдохну, нет. Он сдохнет раньше, я это увижу. Я его убью своей рукой. – Островских плакал. И в его словах не было ни ярости, ни угрозы, только боль.
– Там, возле тайника, кто-то был. – Лариса Дмитриевна выпрямилась. – Это мне Гордеева сказала. Я же ей сразу стала звонить, как только они меня отпустили. Она сказала: кто-то сильно напугал группу, которая работала под землей. Быть может, это был кто-то из… его людей? – Тут она на секунду запнулась. – Шел к тайнику?
– Если это он, я…
– Я тебе говорила уже: меня они тоже о нем расспрашивали, даже еще ничего не зная про тайник. Значит, уже подозревали его в чем-то.
Островских смотрел на жену.
– Нет надежды? – хрипло спросил он. – Значит, больше надежды нет? Никакой?!
Лариса Дмитриевна провела по его небритой щеке тыльной стороной ладони, стараясь не поцарапать кольцом с крупным изумрудом.
– Я с тобой, – сказала она. И повторила: – Я с тобой, Олег. Что бы ни случилось, кто бы это с ней ни сделал… Кем бы он ни был. Я с тобой. Во всем. Это наше общее дело – твое и мое. Встань, – она протянула ему руку. – Здесь душно. Тебе нужен воздух.
Он поднялся. Они медленно пошли между столиков. Островских опирался на плечо жены. Стеклянные двери раскрылись перед ними бесшумно, волшебно.
Легкий ветер колыхал крахмальные скатерти и завитки плюща, оплетающего чугунную решетку. С веранды открывался чудесный вид на парк, реку и изумрудное поле для гольфа.
Сзади мягко, как кошка, подкрался официант. Лариса Дмитриевна обернулась к нему:
– Олег Георгиевич сейчас едет домой, вызовите, пожалуйста, машину. К восьми вечера накройте здесь ужин на четыре персоны для наших гостей. Меню и карту вин по высшему разряду. Проследите, чтобы среди блюд преобладали рыбные. Для Михаила Владиленовича – овощи по-нисуазски. Знаешь, – сказала она мужу, – всю дорогу из аэропорта он твердил мне, что стал абсолютным вегетарианцем.