Новосельский снова усмехнулся:

– Ну, это у них с Машкой была вроде такая игра. Исполнение желаний. Она мне рассказывала: якобы, если там в пещере сказать вслух свое самое заветное желание и окропить своей кровью жертвенник, все непременно сбудется. Вера нам про Тунис рассказывала – отдыхала там с отцом. И там вроде есть такие пещеры, она их называла – заговоренные, зачарованные.

– А ее желание… заветные желания насчет чего были, часом, не в курсе? У тебя с ней, Антон, как вообще было – любовь или так, неформальное общение? Слухи ходят, что ты ее другом был?

– Да, мы дружили. А потом.. – Новосельский запнулся. – А потом поссорились.

– Перед самыми майскими праздниками? – вкрадчиво спросил Колосов. – Из-за этого ты и уехал тридцатого числа?

– Да, я решил, что нам стоит побыть врозь. Я хотел… Но я же не знал, что все так получится! Что их убьют!

Колосов смотрел на собеседника. Снова в тоне Новосельского ему почудилось что-то… Что? Он решил выяснить.

– Значит, ты с самого начала подозревал, что это убийство, а не несчастный случай?

Новосельский словно спохватился, что сболтнул лишнее:

– Я? Что вы! Почему я должен был это подозревать? Я ничего не знал. Я думал… Но к чему эти вопросы, я не пойму никак. Вы же уже поймали убийцу, его же будут за это судить!

– Угу, будут, а потом в дурдом сплавят. – Никита пока решил не давить на него, не спугивать преждевременно. – Так мы говорили насчет желаний… А что, по-твоему, Маша Коровина могла для себя попросить у этой вашей Луноликой? Ну, если предположить, что они действительно отправились к ней в пещеру в Вальпургиеву ночь?

Новосельский хмыкнул, пожал плечами. Он сразу успокоился от столь абсурдного вопроса, даже бледно улыбнулся.

– Ну, не знаю, трудно сказать. Только не то, чтобы Андрюха Славин ей руку и сердце предложил. Он и так совсем ручной был, как собачонка за ней таскался. Я ему сорок раз говорил: так нельзя, надо заставить себя уважать. Пусть она за тобой бегает, не ты.

– Выходит, ты со своей Верой так себя поставил, что она за тобой бегала? – простодушно спросил Никита. А про себя мысленно сравнил Веру Островских, виденную на фото в ОРД, и этого провинциального Ди Каприо. – А что, девочка славная была, перспективная. Невеста богатая. Папа-то у нее какой, а? Как говорится, весьма повезло бы тому, кто… Тебе могло повезти, парень. И крупно. Ну ладно, что теперь толковать… С твоих слов примерно ясно, что твой друг Андрей мог для себя попросить в качестве своего самого заветного… Ну а Вера? Что она могла желать?

– Чтоб отец ее с Ларисой-мачехой развелся, – быстро ответил Новосельский. – Больше всего на свете она этого хотела. Она его за это возненавидела.

– Отца? За что?

– За то, что женился.

– А все говорят, вроде она была любящая дочь?

– От любви до ненависти… – Новосельский философски усмехнулся. – Она сама мне как-то призналась, что видеть его рядом с ней не может. Говорила: лучше бы он умер.

– Даже так? Ну а с мачехой тогда какие же у нее были отношения?

– Да никакие. Она и ее, наверное, ненавидела. Но отца сильнее. Простить ему не могла. Кстати, насколько я в курсе, двадцать девятое апреля как раз годовщина их свадьбы. Вера, по-моему, потому и дома-то не осталась, сбежала сюда к нашим.

– Слушай, Антон… Я вот чего спросить еще у тебя хотел. А ты сам их не пробовал искать?

– То есть? Я не понимаю.

Никита смотрел на его лицо. Они стояли на ступеньках «Пчелы» под кованым козырьком, спасаясь от моросящего дождя. В свете уличных фонарей лицо Новосельского снова было похоже на лицо встревоженной женщины.

– Ты сюда на своей машине приехал? – спросил Никита, чуть помедлив. – Говорят, крутая у тебя тачка. Не покажешь?

Под дождем они пошли к стоящему недалеко от бара «БМВ». Новосельский отключил сигнализацию.

– Да, ничего. Какого года? – Никита осматривал машину.

– Девяностого. Я его сам из Германии пригнал, один хозяин был, так что почти как новый. – Новосельский открыл переднюю дверь, демонстрируя мягкий кожаный салон.

Колосов сел за руль.

– А чего ты в лагерь спелеологов приезжал на днях? – спросил он как бы между прочим.

– Я? Когда? – Новосельский отвернулся – вроде протирал ветровое стекло. – Это какая-то путаница. Я там не был. Зачем мне? И искать я их сам не пытался. Там же специалисты работают. А я что, ненормальный, туда один соваться?

Никита хотел было сказать: зря отпираешься, я своими глазами эту тачку видел возле лагеря на шоссе. Но, встретившись с Новосельским взглядом, он решил опять-таки пока не нажимать, не торопиться с этим интересным вопросом. Лицо Новосельского, еще минуту назад спокойное и даже довольное, теперь снова стало тревожным и настороженным.

– Ну, может быть, и путаница, – покладисто согласился Никита. – Все может быть. Ладно, славная у тебя тележка. Тут у вас дороги хорошие, только на такой и гонять. – Он вылез из «БМВ». – Ладно, поговорили. А ты боялся.

– Кто вам сказал, что я боялся? – Новосельский сел за руль, закрыл дверцу. – Просто я никак не мог тогда к вам приехать. Ну все? Я могу быть свободен?

Колосов милостиво кивнул и пошел к своей «девятке». Мотор «БМВ» мощно загудел, машина плавно завернула за угол и скрылась. Позже Никита не раз горько сожалел, что тогда, возле «Пчелы», так и не спросил у Новосельского, отчего он в тот день так и не приехал в милицию? Что именно ему помешало? Вряд ли Новосельский ответил бы правдиво и честно, но спросить все же стоило. Хотя бы попытаться.

Глава 31

«БМВ»

Катя планировала покинуть Спас-Испольск сразу же после сытного завтрака – как раз на автобусе в 10.30. Раньше было просто невозможно: во-первых, проснуться, во-вторых, собраться. В Москву к ней в гости собиралась и Варя Краснова с дочкой. Та, как услышала, что они едут с Катей, ночуют у нее в Москве (!), а в воскресенье отправляются на весь день в обещанный зоопарк, начала собираться еще с вечера. Уложила в игрушечный детсадовский рюкзак любимого резинового зайца, пакетик чипсов – зверей угощать – и портативный электронный букварь, с которым, как всякий современный пятилетний ребенок, никогда не расставалась.

Катя с Варварой провели вечер за телевизором. Обсуждали последние новости и так просто откровенничали. Около полуночи позвонил бывший Варин муж Денис. Как всегда, в сильном подпитии. Клялся, что «по-прежнему любит и жить не может», и требовал от Варвары пустить его тотчас же ночью «поцеловать дочь». Варя два раза бросала трубку, а он снова упорно звонил. В конце концов вести переговоры выпало Кате. Она уговаривала его, ее, снова его. Вскоре дипломатия себя исчерпала, и они просто взяли и отключили телефон.

Катя перед сном долго смотрела в окно, как в соседних многоэтажках на проспекте Космонавтов одно за другим гаснут окна. На улице моросил нескончаемый, уже до смерти надоевший дождь. Казалось – пришла осень. И Кате было грустно и одиноко. Перед тем как окончательно уснуть, она посчитала дни – когда же прилетит «драгоценный В.А.». Господи, скорее бы…

Утренние сборы напоминали воздушную тревогу. Проснулись только без четверти десять. Выскочили из квартиры, схватив в охапку сумки, Катюшку Маленькую, резинового зайца, рюкзак, и еле-еле успели на отходящий автобус.

«Ну все, – с облегчением думала Катя. – Ариведерчи! Сейчас приедем ко мне, только надо в продуктовый по дороге, а то у меня в холодильнике шаром…»

И вдруг… Все мысли разом оборвались. Автобус проезжал мимо гольф-клуба, мимо изумрудного поля, полускрытого сырым дождливым туманом. И там на обочине шоссе Катя увидела знакомый «БМВ». Двери его были распахнуты настежь. Вокруг полно сотрудников ГИБДД – они огородили этот участок дороги специальными барьерами. Тут же стояли отделовские «газики» и старая «Волга» с мигалкой.

Катя потеряла дар речи, а Варвара схватила дочку в охапку и по проходу ринулась к водителю, прося остановиться. Через минуту их уже ссаживали со всеми их вещами.