Колосов пропустил его, но тут из темноты вылетел новый камень и ударил Шведа по ноге. Тот охнул, выругался и захромал.

– Где оно? Вы его видите? – сзади кричала Гордеева. Бежать она не могла. На нее, жадно хватая воздух посинелыми губами, опирался Олег Островских – сердце все же подвело.

– Иди к выходу по штольне, выводи его на воздух, а то он тут от дыма концы отдаст, – скомандовал Швед. – А мы тут сами…

Из темноты снова запустили камнем, причем таким булыжником, что если бы он в кого-то попал – убил бы на месте.

– Держи его! – рявкнул Лизунов, бросаясь вперед. – Вон она, тварь такая!

Никита, еще ничего не видя, побежал за ним. Проход сужался, приходилось низко наклоняться. Ход был тупиковым – они уперлись в крохотный грот, более похожий на каменный мешок. Весь пол его занимала вязкая лужа жидкой грязи. Однако они еще ничего не успели разглядеть. Как только свет от их ламп осветил лужу, кто-то прыгнул из темноты прямо на Лизунова, визгливо завывая, как рассвирепевший мартовский кот.

Лизунов не удержал равновесия и грохнулся в лужу. Фонарь его погас. Они барахтались в грязи.

– Никита, я его поймал, держу… Мать твою, падла… Он меня укусил!

Колосов, утопая в грязи, бросился к нему, нагнулся в темноте, оторвал от Лизунова чье-то щуплое верткое тело, едва не задохнувшись от исходившего от него зловония. На секунду ему даже показалось, что он держит не человека, а куклу, но чьи-то пальцы впились в его комбинезон. Пойманный начал бешено вырываться, извиваться и издавать какие-то дикие невообразимые звуки – то ли вой, то ли мычание. Колосов видел пыльные всклокоченные волосы, бледную, тощую исцарапанную руку – костлявый кулак молотил по спине барахтающегося в луже Лизунова. И вдруг он почувствовал запах крови – он не понял, откуда она взялась, хлынув так обильно. Им с Лизуновым ударил в глаза свет – на пороге грота стоял Швед, высоко держа над головой карбидную лампу.

– Кто это такой, господи?! – крикнул он хрипло. – Кого мы поймали, мужики?!

Глава 28

НЕМОЙ

Нет ничего хуже, чем болеть летом и к тому же во время событий, обещающих стать настоящей сенсацией. Катя вообще ненавидела болеть.

Прошло два дня. Температура больше не поднималась. Правда, голос охрип и так и тянуло чихать в самые неподходящие моменты, но Катя на такие пустяки уже не обращала внимания. Кто-то научил ее еще в детстве: если хочешь удержаться от чихания, ухвати себя за нос и массируй переносицу. И на всем пути в отдел – в автобусе, на улице, на пороге дежурки – она только и делала, что ловила себя за нос. Со стороны это, наверное, смотрелось странновато, но Катя на все приличия плевала. Было не до того!

Поимку предполагаемого убийцы в Спас-Испольском отделе шумно обсуждали во всех кабинетах. Из уст в уста от розыска до кадров, от ИВС до гаража циркулировали невероятные слухи о задержании.

Катя начала свой день с поисков Колосова, ей не терпелось узнать все новости из первых рук. Но начальника отдела убийств не было, с утра он уехал в Экспертно-криминалистическое управление на Варшавское шоссе: по задержанному возникло немало вопросов для экспертов.

То, что в Съянах был пойман странный субъект, который, по всей вероятности, и являлся убийцей, знали уже и в городке. Там тоже гуляли самые невероятные слухи. Все ждали, когда задержанный начнет давать показания, однако…

О том, что пойманный нем как рыба да к тому же скорей всего психически ненормален, Катя узнала от Лизунова. Она застала его после оперативки в кабинете в весьма приподнятом настроении. Приемник на окне будоражил слух маршем тореадора из «Кармен». Перед Лизуновым на столе лежала карта района, которую он изучал с видом Наполеона.

С Катей на этот раз он повел себя подозрительно радушно:

– Статью писать о нас будете? Хорошее дело. Правда, рановато, конечно, но… Ладно, как и обещал, полный эксклюзив вам, Екатерина Сергеевна, предоставлю. Колосов мне говорил – вы нам помощь оказывали, так что… Одним словом, что конкретно вас интересует?

– Все! – пылко воскликнула Катя и выхватила из сумочки диктофон. – Абсолютно все, Аркадий Васильевич. Это правда ОН? Тот, кого вы искали? Это он совершил убийства? Вы в этом уверены?

– Погодите пока записывать. – Лизунов поднялся из-за стола. – Пойдемте. Вам лучше на это явление природы взглянуть самой.

Они спустились в ИВС. Дежурный провел их по коридору к самой дальней камере.

– Пока у нас находится, до комплексной психиатрической, – отчего-то шепотом пояснил Лизунов. – А затем до суда в спецбольницу поместим. Дверь открывать не будем, а то он снова беситься начнет… Через глазок, осторожнее.

Катя приникла к глазку. Камера была освещена одной тусклой лампочкой. «Света он почти не переносит, по совету врача только такое освещение оставили», – шептал Лизунов. Катю поразило, что в этой обычной с виду камере стены в человеческий рост были закрыты полосатыми матрасами, как это бывает в палатах умалишенных.

На полу, в центре камеры, сидел человек. Катя разглядывала щуплую, худую фигурку – судя по внешнему виду, это был отнюдь не богатырь и не снежный человек, а почти подросток, тщедушный и жутко грязный. Темные нестриженые волосы клоками падали ему на плечи. Он кутался в серое тюремное одеяло, а когда пошевелился, Катя увидела, что он под ним абсолютно голый. Вот внезапно, словно почуяв их за дверью, он начал с беспокойством озираться. Катя видела бледное худое лицо, вроде бы молодое и вместе с тем какое-то сморщенное. Незнакомец скорчил гримасу. Его водянисто-голубые мутные глаза шарили по стенам камеры. До Кати донеслось глухое ворчание, словно там за дверью дразнили злую дворнягу. Но эти звуки издавал человек на полу.

– Боже, – она обернулась к Лизунову, – так он же…

– Немой, – Лизунов вздохнул. – Когда мы его там поймали, только визжал и орал. И кусался – так в меня впился, еле отодрали… – Он засучил рукав кителя и показал на запястье багровый синяк, на котором явственно отпечатались чьи-то зубы.

– Но откуда же он взялся? Как попал в Съяны? Вы же так теперь ничего и не узнаете, раз он немой! – встревожилась Катя.

– От такого, если и заговорит, толку мало. – Лизунов крутанул у виска пальцем. – Клиника полнейшая. Это он сейчас вроде тихий, потому что сытый, каши поел, а видели бы вы его, когда мы его из подземелья вытаскивали…

– Он же еще почти ребенок. Вы теперь никогда не узнаете, откуда он и почему…

– Ему девятнадцать лет, весит он примерно сорок два кило, рост метр шестьдесят пять, предположительно страдает врожденной олигофренией в стадии имбецильности. А насчет того, что мы ничего о нем не знаем, – плохо думаете, Екатерина Сергеевна, о нашей работе. – Лизунов самодовольно хмыкнул. – Я даже вам больше скажу: наверняка имя и фамилия этого Маугли – Виктор Мальцев. Я ж говорил: у меня для вас первосортный эксклюзив. Только давайте ко мне в кабинет вернемся. Ко мне свидетель один сейчас прийти должен, некто Петухов, водитель нашей «Скорой». Можно сказать, Витька Мальцев – его крестник.

Следующие два часа Катя, не разгибаясь, строчила в блокноте. Сначала она испытывала жгучее разочарование, что существо, считавшееся ужасом Съян, оказалось жалким олигофреном. Однако рассказ водителя Василия Петухова – это был пятидесятилетний, медлительный, как черепаха, мужик, который после каждого слова вставлял «елки-палки» и «нет, ты слушай сюда», – заставил ее снова насторожиться в предчувствии сенсации.

Водитель Петухов не торопясь, обстоятельно рассказывал о ночном вызове «Скорой» в июне прошлого года в Александровку, к дому Раисы Мальцевой.

– Семейка та еще у этой Мальцевой была, – по ходу комментировал Лизунов. – Я ее до армии еще знал. Да многие в городе ее знали. Алкоголичка была запойная, тунеядка. А детей шестеро наплодила, как крольчат, и все от разных отцов-алкашей. И у всех одинаковый диагноз: олигофрения в разных стадиях. Кто там дебил был, кто имбецил, а кто и круглый идиот. Витька этот был самым старшим, за ним братья-сестры мал мала меньше. Так и колупались они там в своей Александровке. Мы меры хотели принимать, участковый к Мальцевой заходил, но…