Надо же, а Пылесосу на все это наплевать с высокой колокольни, размышлял Никита. Ишь, как он с ней нежно. Что ж, как это Катя говорила? «Влюбленные, безумцы и пииты из одного воображенья слиты».

А Гордеева продолжала говорить: непрекращающиеся дожди, мол, пока не позволяют продолжать работу в Съянах. Но как только погода улучшится, через день-другой, как грунт подсохнет, спуски возобновятся. Никто не ожидал, что июнь будет таким дождливым и холодным. Но ничего не поделаешь, климат…

В «Пчелу» приехали в начале одиннадцатого. Там уже было яблоку негде упасть. Молодежь веселилась вовсю. Чувствовалось по всеобщему оживлению, что снова наклевывается (к полуночи, попозже) какая-то вечеринка. Ну, теперь жди в этой дыре ряженых вампиров и маньячек с топором. А может, сама Луноликая заглянет на огонек, это местное пугало школьников.

Они заказали у стойки пива. Выпили. Заказали еще. Тут во втором зале заиграла музыка, медленный танец. И Гордеева, улыбаясь как русалка, увлекла Лизунова на танцпол.

Кто-то толкнул Никиту локтем, буркнув: привет, извини-подвинься. Никита обернулся. Шведов собственной персоной. Он был в джинсах цвета хаки, черной бандане и черной кожаной до колен куртке, промокшей от дождя. Он заказал себе пива.

– Ба, какие люди и здесь, – усмехнулся он. – Темное пьешь? Я тоже темное люблю, бархатное. – Он заметил среди танцующих Гордееву. – Ой, и Алиночка здесь. С вами, что ли? А, с этим… Между прочим, я ей это место показал. Как в мае сюда приехали, все ныли с Женькой – отдохнуть негде, расслабиться по-человечески. Алька выпить никогда не дура. Всегда сама за себя платит – это принцип у нее такой. Феминистка! Что ж, бабки есть. Олег наш вещий неплохо платит.

– Тебе меньше, что ли? Обделяет? – поинтересовался Никита.

– Ну, я не жалуюсь, – Швед пьяно хмыкнул. И Никита увидел, что он уже сильно навеселе. Где-то успел заправиться до «Пчелы». – А если еще эта канитель с поисками продлится, может, к осени и тачку себе поменяю. У меня гниль, батин еще «жигуль» – железка ржавая. – Он пил пиво, следя за танцующими. – Быстро утешилась феминистка наша, – сказал он чуть погодя. – А ты на меня еще тогда собак спустил, помнишь? Я ж говорил: ба-бье. А фантазий-то, спеси… Интересно, на кой Альке этот олух милицейский сдался? Явно для чего-то потребовался. Она ведь такая, ничего просто так не делает. Мужиков не любит. А уж если обаянием брать начинает, то… Ко мне она тоже вот так сначала шары начала подкатывать. Я потом только смекнул, что ей от меня нужно. Чтоб я с Ларсеном ее свел. Спел такой есть известный, крутой мужик и с деньгами. Швед. Мы с ним… – Швед усмехнулся. – Откуда у меня прозвище-то, сечешь? Так вот мы с ним в Каповой пещере работали, я у них проводником по контракту служил. Эти шведы от нашего Урала просто тащились. Ну и Алька хотела… О чем это я? А, так вот… И от мента ей тоже что-то наверняка нужно. Просто так не стала бы, нет, уж я ее знаю… Так что намекни коллеге, пусть уши-то под Алькину лапшу не подставляет.

– Сам намекни, – сказал Никита. – Рискни. – А сам подумал, какой занятный выходит разговор у него с человеком, которого они только трое суток назад хотели посадить за потерянный нож.

– Да мне вообще плевать. Пусть. Ты в бильярд играешь? – Швед улыбнулся. – Айда соорудим пирамидку. Я плачу.

– На тачку же хотел копить, – сказал Колосов.

Но в бильярд они со Шведом играть все же пошли. В третий зал, где тоже было многолюдно, накурено и где красовались четыре стола зеленого сукна. Швед играл очень даже средне. А горячился сверх всякой меры. Скинул куртку, забросив ее на вешалку-пилот. Никита засмотрелся на черную, блестящую от дождя кожу. Черная куртка, черный плащ… Швед, кажется, был соседом Мальцевых…

– Не отвлекайся. – Швед тер мелом кий. – Паука, что ли, рассматриваешь?

Паук над стойкой бара и правда был страхолюдный. Никита удивился: кому пришла героиновая мысль украсить бар такой дрянью?

Они начали уже третью партию. Оплаченный час истекал. Подошли разгоряченно-сплоченные танцами Лизунов и Гордеева. Колосов отметил, что Алина словно и не заметила Шведа.

– Явился, не запылился, – шепнул на ухо Никите Лизунов. Он был уже слегка под градусом. Глаза у него возбужденно блестели. – Явился пай-мальчик из банка. Второй столик справа. Новосельский и девчушка с ним, кажется, несовершеннолетка. Пьяненькая в дым. Здесь побеседуем или в отдел возьмем, испортим пай-мальчику вечер?

– Ты с Алиной оставайся. Я сам с ним. – Никита загнал последний шар в лузу. – Ты потом куда думаешь?

Лизунов улыбнулся. Улыбка означала: не волнуйся, чтобы у меня да места не оказалось, где можно с любимой женщиной красиво отдохнуть?

– Пожестче с ним, – напутствовал он Никиту. – Я, правда, так и не въехал – чего ты его вдруг передопрашивать решил, но за то, что он по повестке не явился, когда его розыск вызывает, уши щенку оборвать мало.

Никита вернулся к стойке и заказал еще пива. Второй крайний столик справа был занят парочкой. Стриженная под мальчишку молоденькая девчушка в мешковатых брюках и прозрачной кофточке курила сигарету и, захлебываясь от пьяного смеха, рассказывала что-то своему спутнику – очень молодому и очень красивому блондину. Парень был яркий, как мухомор. Никита заметил, как пялилась на Новосельского женская половина тусовки «Пчелы».

Он вразвалку приблизился к их столику:

– Куколка, отдохни, погуляй, тут мужской разговор.

– Вы кто такой? – Новосельский привстал. Щеки его вспыхнули, и он стал похож на хорошенькую рассерженную женщину. – Что вам нужно?

– Ты почему по повестке не приходишь, когда я тебя вызываю? На пятнадцать суток захотел?

– Да я… да вы кто?!

– На пятнадцать суток захотел? Мигом устрою. – Никита достал из кармана мобильник.

– Подожди, оставь ты меня в покое! – Новосельский отодрал от себя свою спутницу, которая пьяно к нему прильнула. – Отвали! Не твое дело, кто это… Э, подождите, как вас, какие сутки, за что?!

– Ну-ка пойдем. – Никита сгреб его за модный белый свитер. – Давай выйдем, быстро поймешь.

Сквозь толпу танцующих к ним по знаку бармена уже пробирались охранники.

– Что тут у вас? – спросил один, кладя на плечо Колосова тяжелую длань. – Ты чего выступаешь? Ну-ка отпусти его. Ты откуда взялся?

Колосов молча отпихнул его от себя и поволок упирающегося Новосельского к выходу.

– Ребята, да что он вытворяет! Совсем оборзел! Пусти меня! – завопил тот. – Ты чего ко мне привязался?

Отстраненный охранник, недолго думая, въехал Колосову кулаком по спине и тут же получил в ответ весьма увесистую затрещину. И неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы, энергично расталкивая танцующих и любопытных, к столику не пробился Аркадий Лизунов.

– Тихо! Тихо, я сказал! Руки укороти, – бросил он охраннику, воспламененному схваткой, и оттеснил его от Никиты. – Не узнаешь, что ли? Смотри мне.

Тем временем Колосов, ни слова не произнося, с каменным лицом (видел в каком-то французском фильме, как делал его обожаемый Лино Вентура в роли вечного комиссара полиции) тащил барахтающегося Новосельского к дверям.

– Все нормально. Все тихо, культурно. Они просто поговорят, – бросил охранникам Лизунов и вернулся к Алине Гордеевой.

Снова заиграла музыка. Бармен, чтобы сгладить недоразумение, поставил в систему новый компакт-диск. В суматохе Лизунов не заметил, что его спутница не спускала с Новосельского взгляда до тех пор, пока он с Колосовым не скрылся в дверях. Так обычно женщины провожают взглядом либо внешне очень привлекательных, либо знакомых мужчин, с которыми по какой-то причине не желают здороваться при своем новом приятеле.

Но, честно говоря, в эту ночь Аркадий Лизунов вообще ни о чем больше думать не мог. Мысли умерли, воскресли чувства. Алина снова повела его танцевать. На танцполе одна за другой гасли лампы, мерцала лишь радужная подсветка цветомузыки. Они танцевали, все теснее и теснее прижимаясь друг к другу. Голова Лизунова кружилась. Близко-близко он видел ее глаза – нежные, сияющие, смеющиеся, дразнящие. Чувствовал аромат ее кожи, волос, упругость ее груди, наслаждался гибкостью, силой и одновременно податливостью ее тела. Наклонился, отыскал губами ее губы… Как он хотел эту женщину… Ее рука скользнула по его бедру, коснулась пояса, опустилась ниже, нежно погладила, сжала…